– Анатолий Александрович, решение покинуть МХТ, с которым вас связывало 20 лет жизни, а затем и Россию, далось, вероятно, непросто?
– Это решение созрело молниеносно, как только 24 февраля 2022 года началась война. Мы были в шоке от происходящего, для меня это оказалось катастрофой, точкой невозврата, и стало ясно, что в России я больше находиться не хочу и не могу. Мы с женой и раньше говорили о том, что было бы здорово пожить на две страны и поработать где-то ещё. Но планы эти носили несколько абстрактный характер. Мы понимали, что в России происходит уничтожение всех гражданских свобод, норм гражданского общества, и необходимо искать выход в открытый, свободный мир и там обрести возможность работать. Однако, что всё это закончится агрессией, войной я, не политик, предположить не мог.
– Даже многие профессиональные политологи в такое поверить не могли.
– Да. Я хотел сразу улететь вместе с семьёй, но у нас не было ни гражданства другой страны, ни ясных перспектив работы. Я остался в театре до конца сезона и доиграл все роли, чтобы никого не подводить. Это вопрос профессиональной чести, ведь нужно было время, чтобы подыскать мне замену. Мы переживали ужасные, депрессивные дни, люди, которых я хорошо знал, становились чужими. Получив визы на ПМЖ, 4 июля наша семья репатриировалась в Израиль.
– Как отреагировал на ваш отъезд художественный руководитель МХТ Константин Хабенский?
– Этот вопрос мне задают часто и ждут откровений. Я отношусь к Косте с неизменным уважением. Я знаю, чего стоило ему увольнение Дмитрия Назарова и его жены Ольги Васильевой. Оно было вынужденным: в случае отказа увольнять Назарова и Васильеву лишились бы брони 25 молодых артистов театра, которых Хабенский оградил от мобилизации. Конечно, некий конформизм неизбежен, такова цена, но Хабенский в силу своих возможностей пытается сделать что-то хорошее. Он остался в этой должности, и это его выбор. Мне жаль многих россиян, вынужденных идти на сделку с совестью. В моём случае всё было проще, я сам решил покинуть МХТ, и Хабенский отнёсся к этому с пониманием. Он сказал, что двери театра для меня всегда открыты.
– Расскажите, пожалуйста, о моноспектакле «Я здесь», и какие трудности возникли у вас при его постановке?
– Любой спектакль – процесс творческий. В данном случае это ещё и огромное напряжение всех душевных и физических сил. Не могу сказать, что я испытывал радость, работая над спектаклем, ведь он основан на стихах поэтов, написанных после событий 24 февраля 2022 года. Авторы живут в разных уголках Земли: в Германии, Израиле, России. В их поэзии отражена трагическая основа нашего времени, эмоциональная реакция на то, что происходит вокруг. Особых технических трудностей не было благодаря поддержке нашего продюсера Марины Аксельрод и её компании Art Up. Идея спектакля возникла ещё в России, когда я читал эти стихи в Фейсбуке, чувства и волнение буквально захлёстывали меня, я понимал, что нельзя держать их внутри, мне хотелось всё, что ощущал, передать зрителям. Марина помогла найти место для репетиций, и мы вместе с режиссёром спектакля Егором Трухиным придумывали всю прозаическую основу, весь монолог моего героя, в который вставили стихи. Огромное количество стихов осталось за скобками спектакля. Есть поэтические сборники, которые выпущены в Израиле. Один из них – двухтомник «Понятые и свидетели». Среди авторов много известных имён – Женя Беркович, Аля Хайтлина, Лена Берсон, Линор Горалик, Вадим Жук, Катя Капович, Всеволод Емелин, Роман Лейбов, Дмитрий Веденяпин, Мария Степанова, Андрей Бильжо и другие.
– Не могли бы вы прочесть несколько поэтических строк из этого спектакля, которые вам наиболее близки?
– Трудно выбрать, что-то одно. Прочту отрывок из стихотворения Али Хайтлиной.
И будем вылезать на свет из тьмы,
Ступенька вверх, давай ещё шажочек,
– Выходит, бога нет, есть только мы?
А дьявол есть?
– Он тоже мы, дружочек.
Но мы его с тобою победим,
И зло падёт, и это все увидят.
И торт, конечно, кремовый съедим.
И Пасха будет. И Серёжа выйдет.
– В пьесе Артура Соломонова «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича» вы играете главную роль. Испытываете ли сочувствие к своему герою, пытаетесь ли оправдать его?
– Я играю режиссёра, который ставит спектакль и сам исполняет в нём роль Сталина. Это как бы театр в театре: брехтовский приём отстранения, когда я не погружаюсь в роль, а делаю показ рисунка этой роли. Я показываю сущность Сталина, его внутренний мир, а не просто некую маску, пластику и грузинский акцент. Стараюсь в полной мере передать всё отвратительное, звериное и низкое этого, не поворачивается язык сказать человека, а диктатора и тирана. Жанр спектакля – трагифарс, он требует гротеска, и исследует, как самое мерзкое и гадкое начинает проявляться в некогда передовом и современном режиссёре, как сам он превращается в деспота. Вы правильно спросили, по Станиславскому актёры в каждом отрицательном герое должны находить что-то положительное.
– И вам это удалось?
– Нет, никакого оправдания тирану не существует. Хотя был сделан такой ход: в конце спектакля моего антигероя-режиссёра становится отчасти жалко – он теряет самого себя, друзей и талант. Однако некоторые зрители весьма категоричны и не сочувствуют этому персонажу, он ведь сам сделал выбор, за который теперь отвечает. Мы проводим параллель с настоящим временем. Сейчас в России существует цензура, и самоцензуара. И люди, там оставшиеся, хорошие, тонкие, образованные, находятся под огромным прессом, и зачастую теряют человеческий облик. Чудовищное оружие массового поражения под названием пропаганда искалечило многих и это преступление против собственного народа. Кажется, что некоторые умные и интеллигентные люди просто сошли с ума.
– Будете ли вы работать в театре «Гешер», встречались ли с режиссёром Римасом Туминасом (Rimas Tuminas)?
– Я уже работаю в этом театре по договору как приглашённый артист. Играю в одном спектакле на русском языке – «Не смотри назад» по пьесе Жана Ануя (Jean Anouilh) «Эвридика». Пока что речь не идёт о вхождение в труппу; директор театра Лена Крейдлина считает, что нужно некоторое время для адаптации, и сотрудничество на контрактной основе меня устраивает. С этим спектаклем произошла драматичная история. Начинал его ставить режиссёр из Петербурга Александр Баргман, но потом он тяжело заболел и не смог проводить репетиции. Выручил Римас Туминас, который продолжил работу над спектаклем. И постановка получилась созвучной нашему времени. В спектакле показана театральная труппа, оказавшаяся выброшенной из поезда на каком-то полустанке, промежутке пути, не знающая, что ждёт её завтра. Эта как бы про всех нас, которых взрывная волна разметала по разным странам, и мы пытаемся понять, что же теперь делать.
– В 2004 году Олег Табаков пригласил вас в МХТ. Как это произошло, и какие воспоминания сохранились у вас об Олеге Павловиче?
– Преданья старины глубокой? Окунёмся в воспоминания. Несколько раньше я пришёл в театр как стажёр, а уже затем был принят в труппу. Приглашение произошло после премьеры спектакля Кирилла Серебренникова «Откровенные полароидные снимки», в филиале Театра им. Пушкина. Спектакль эпатажный, он «взорвал» Москву своей тематикой, новизной и постановкой. Его увидел Олег Павлович и пригласил Кирилла и меня в МХТ. Мой первый спектакль уже как актёра театра – «Белая гвардия» в постановке Сергея Женовача.
Олег Табаков – это такая личность, о котором в двух словах не скажешь. Он действительно был как отец родной. Стратег, умный, в меру хитрый, обладающий народной мудростью, Табаков руководил театром твёрдой рукой. Расцвет МХТ, несомненно связан с его именем. Театр не может существовать вне рынка, он должен делать что-то коммерческое и что-то авторское. Как, например, в кинематографе, снимается большое количество слабых телесериалов, чтобы, накопив деньги, снять хороший фильм. Олег Павлович давал возможность ставить спектакли молодым режиссёрам и приглашал зарубежных, театр бурлил, в нём ощущалась мощная, интересная жизнь
– Помимо уже упомянутых Кирилла Серебренникова, Сергея Женовача, Римаса Туминаса, вы сотрудничали и с другими известными режиссёрами – Михаилом Угаровым, Владимиром Мирзоевым. Вероятно, смогли многому научиться у них?
– Мне действительно посчастливилось работать со многими талантливыми режиссёрами, на театральную судьбу грех жаловаться. От каждого я старался взять в свою копилку, свой багаж что-то самое интересное и нужное. Каждый из них использует свой метод и приёмы, где-то более, где-то менее близкие мне. Но в любом случае это очень ценный опыт, сформировавший меня как актёра.
– Какой след оставила работа с японским режиссёром Тадаси Судзуки (Tadashi Suzuki), поставившим на сцене МХТ «Короля Лира»? Он сразу утвердил вас на главную роль, и была ли она самой трудной?
– Тадаси Судзуки – режиссёр, который изобрёл свой метод, он – японский Станиславский. Судзуки провёл кастинг, и выбор пал на меня. Перед нами стояла сложная задача: поработать в системе координат японского режиссёра и познать азы этого метода. А он основан на актёрской энергии, способе её извлечения и передачи, на пластике, жесте, сильном выразительном теле. Это отличается от всего того, что мы изучали в театральных училищах. Театр Судзуки – это пустое пространство на сцене, и актёр под лучами софитов должен превратить пустоту в мир, наполненный красками и жизнью. Режиссёр объединил традиции западного и традиционного японского театра.
Наряду со всеми внешними проявлениями в спектакле присутствовал не только «крик самурая», хотя всё происходило на повышенных тонах, но русские актёры соединили в единое целое японскую эмоциональность и свойственный им психологизм. Критика сначала восприняла постановку отрицательно, для публики она оказалась слишком непривычной. Помню статью, которая называлась «Суши с гречневой кашей». Но потом спектакль шёл с аншлагом, у него появился свой зритель. И сейчас иногда вспоминают того Лира, и пишут, что он напоминал фантастическое, инопланетное создание. Эта роль дала мне многое, многому научила и оказалась одной из самых трудных.
– Вы можете предложить режиссёру своё видение роли?
– Конечно. В современном театре существует сотворчество, и, когда режиссёр предлагает рисунок роли, мы всегда договариваемся, что приемлемо, а что нет. Разумеется, я прислушиваюсь к мнению режиссёра, но всегда привношу в роль что-то своё. Мне никогда не предлагали делать нечто, полностью меня не устраивающие. Впрочем, дважды такое произошло с господином Богомоловым, и я отказался от этих спектаклей.
– Что огорчает вас в сегодняшнем театре, что радует?
– Что касается российского театра, то там осталось лишь немного отважных и смелых людей, перед которыми я преклоняюсь. Среди них продюсер Олег Карлсон (театр пространство «Внутри»), независимый театральный проект «Дочери СОСО», под руководством режиссёра и драматурга Жени Беркович. Это два маленьких островка свободы, на которых существует настоящий театр и говорится о том, что сейчас в России находится под запретом. Остальное, возможно, я знаю не всё, но происходящее в российском театре, по большому счёту, мне неинтересно. Об израильском театре мне трудно говорить, я ещё недостаточно хорошо изучил его. Но то, что видел, мне понравилось; техническая оснащённость и уровень израильских актёров очень высок, они активны, эмоциональны, откликаются на всё новое. Я посмотрел немного спектаклей, поэтому общая картина у меня пока не сложилась.
– В декабре 2022 года на экраны вышел фантастический фильм «Мира», в котором вы сыграли главную роль. Расскажите о съёмках в этой картине, и не последовало ли проблем с прокатом?
– В создании фильма принимала участие талантливая команда замечательного режиссёра Димы Киселёва. Но тогда была совсем другая жизнь, другие перспективы, и поэтому сейчас говорить о съёмках в этой картине мне не хочется. Я не смотрел картину, но судя по откликам зрителей, она получилась удачной. Кадры со мной не вырезали, трудно сказать почему так случилось. Мне не очень интересно, что происходит сейчас в российском кино, и о прокате картины ничего не знаю.
– Чем занимаются ваши дети, не хотят ли они пойти по вашим стопам?
– Дети учатся в школе, и пока артистическая стезя их не привлекает. Сын Максим в 10-м классе, увлекается химией и биологией. Дочери Вике 12 лет, её больше привлекают гуманитарные предметы. Посмотрим, что будет дальше, я ведь до 19 лет не думал об актёрской профессии, и только потом вступил на этот путь.
– Есть ли у вас какие-то актёрские мечты, амбиции?
– В прошлом году мне исполнилось 50 лет, и уже смешно говорить о каких-то мечтах. Амбиции у актёра есть всегда, я хочу, оставшись в поле русскоязычной культуры, освоить культуру ивритскую, играть на иврите и на русском языке. Мне нравится Израиль, я хочу здесь жить и работать.
– Что сейчас волнует вас больше всего?
– Волнует меня война, и весь мой оптимизм о её скором окончании постепенно улетучивается. Ужасно, что она до сих пор продолжается. По моему убеждению, в России нормальное будущее наступит через много-много лет.
– Правильно ли я вас понял, вы не собираетесь возвращаться в Россию?
– Нет, Рубикон перейдён. В России возникла глубочайшая трещина, она во мне, и я не вижу возможности дальнейшего пребывания в этой стране.
Александр Островский
Редакция благодарит Марину Волчек за содействие в организации интервью.
Билеты на спектакль «Я здесь» приобретайте на сайте Biletru.de
