– Антон Владимирович, с началом войны в Украине вы покинули Россию, как сложилась ваша жизнь за рубежом и хотели бы вы вернуться?
– Жизнь ещё не сложилась – так, вероятно, может сказать любой, уехавший сейчас или раньше, она всё время меняется под воздействием происходящих событий. Война затронула многих, кто так или иначе связан с Россией или Украиной. Я щепка в этом водовороте событий и любой человек, независимо от профессии, понимает, что до финала ещё далеко. Я сейчас вместе с семьёй живу в Риге. Мы не имеем постоянного статуса, паспорта у нас российские, вид на жительство россиянам Латвия сейчас не выдаёт. У нас есть визы, но, когда их действие закончится, что делать неведомо. Мы с женой намерены вернуться в Россию, но сейчас для людей с открыто оппозиционной позицией это невозможно.
– В сентябре исполнилось сто лет «философскому пароходу» – высылке интеллектуальной элиты из России. Теперь история в несколько изменённом виде повторяется?
– Сейчас в России нет гражданской войны, и теперь она не жертва, а агрессор. И та каша, которую придётся расхлёбывать ещё многие десятилетия, заварила российская сторона. Есть, конечно, наивные люди, считающие что РФ кто-то спровоцировал, но у меня таких иллюзий не было и нет. Многие из уезжающих вовсе не являются интеллектуальной элитой, но не хочу никому выносить приговор. Я думаю, что сейчас местонахождение человека, занимающегося интеллектуальным трудом, не так важно, как когда-то.
Ранее, если ты был автором какой-нибудь российской многотиражной газеты и, став эмигрантом, оказался в Берлине или Париже, твоя судьба менялась принципиально. Мы помним горькие тексты Бунина или прозу Гайто Газданова, «Другие берега» Набокова или публицистику Аверченко и Тэффи. Я был обозревателем «Медузы», являюсь им и сейчас. Количества читателей интернет-издания не уменьшилось, а наоборот, возросло. Мой YouTube-канал после отъезда из России также увеличился. При всей горечи расставания с Россией, с родным городом Москвой и неустойчивости нынешнего положения, моя аудитория не сократилась. И это особенность мира, которым управляет интернет, а не аналоговые СМИ. Сейчас ситуация несколько иная, чем во времена «философского парохода», хотя она, безусловно, трагичная, и множество людей погибает, становясь заложниками безумных политиков. Сто лет назад ядерного оружия не существовало, и ситуация в наше время, вероятно, более опасная чем век назад.
– Как вы относитесь к присоединению оккупированных регионов Украины к РФ?
– Оккупация, аннексия – нормальная практика для диктаторских режимов, которые агрессивно настроены к внешнему миру. История никого ничему не учит. Тяжёлые последствия этого решения лягут на плечи России, всех россиян, ещё до конца не осознавших, что произошло. Для этого понадобится время, и оно обязательно настанет.
– Глава Союза кинематографистов России Никита Михалков попросил дать отсрочку от мобилизации актёрам и членам съёмочных групп, занятых в «общественно значимых проектах». Как думаете, его просьба будет удовлетворена?
– Не знаю. Я не верю, что сейчас, в октябре, в России, да, пожалуй, и в мире снимаются общественно значимые фильмы. Теперь главное – информация и видеорепортажи, поступающие с передовой. Кино временно отступило за кулисы, и это правильно. Я поражаюсь, что мои рассказы о кинематографе и сейчас вызывают интерес. Возможно, это подтверждает мысль о наркотической силе искусства, усыпляющей людей, позволяющей им сбежать от окружающих проблем, но реальность всё равно побеждает.
– Вы окончили филологический факультет МГУ, а когда в вашу жизнь пришло кино?
– Кино, вероятно, как и многих, заинтересовало меня в детстве. Но мне не казалось, что оно важнее, чем другие виды искусства. Я человек литературы и музыки, но в то же время я человек 1990-х годов. Мне было 14 лет, когда начался процесс распада СССР, и 15, когда он завершился. Я окончил школу и поступал в университет на фоне происходящих событий. Это, прежде всего, лавина пиратского видео, пришедшего в Россию и совершенно изменивших сознание множества людей. На кого-то оказал воздействие «Терминатор-2», на других – Райнер Вернер Фассбиндер (Rainer Werner Fassbinder), Ингмар Бергман (Ingmar Bergman) или Луи Бунюэль (Luis Buñuel). На меня – Ларс фон Триер (Lars von Trier), Квентин Тарантино (Quentin Tarantino), Дэвид Линч (David Lynch). Фильмы этих режиссёров поразили меня, я мог смотреть их бесконечно. Но я и подумать не мог, что стану кинокритиком и буду зарабатывать этим на жизнь. На фоне политической журналистики, которой я занимался недолгое время, как репортёр «Эхо Москвы», кино выглядело предпочтительней. Я стал рассказывать о кинематографе на радио, писать в журналах и газетах. Не забывал и о других видах искусства, но они были неким бэкграундом для кино, которое стало основным в моей жизни.
– Вы присутствовали на 2-м Международном фестивале документального кино «Артдокфест» в Риге, который прошёл в марте. Как оцениваете его?
– Этот замечательный фестиваль, не допускающий никаких форм цензуры, начинался в России. Его президент режиссёр Виталий Манский уехал жить в Ригу и теперь фестиваль проходит только в Латвии. Я неоднократно писал об «Артдокфесте», а в прошлом году был составе его жюри. Выезд на фестиваль в нынешнем году стал поводом для моего отъезда из России. «Артдокфест», на мой взгляд, – гарантия высокого художественного качества.
– В этом году Каннский кинофестиваль открылся картиной Кирилла Серебренникова «Жена Чайковского», получившей неоднозначные отзывы критиков. А что вы можете сказать об этом фильме?
– По-моему, у Серебренникова даже неудачные фильмы интересны, но «Жена Чайковского» не является неудачей. Это яркий, драматичный, но дискомфортный для просмотра фильм. История жены Чайковского широко известна. Он был гомосексуал и женился, подчиняясь негласным правилам того времени, о чём очень сожалел. Главную роль отлично сыграла Алёна Михайлова. И даже одна работа такого уровня делает фильм значимым. Трагическая судьба женщины на фоне огромного успеха её гениального мужа придаёт картине актуальность. Фильм в Каннах не получил призов, во время войны РФ в Украине – такое вряд ли возможно, но был тепло принят зрителями.
– Раз мы заговорили о Серебренникове хочу спросить вас о 76-м Авиньонском театральном фестивале, который прошёл в июле и открылся его постановкой «Чёрный монах». Вы видели этот спектакль?
– К сожалению, нет. Но тот факт, что в Авиньоне показывали спектакль Кирилла Серебренникова по Чехову, поставленный в Германии, в том числе с российскими актёрами, говорит о том, что Россия, не подчиняющаяся Путину, является важной частью европейской культуры. И все разговоры о том, что русская культура отменена и изгнана из Европы не соответствуют действительности.
– Вы не видите этого изгнания?
– Нет. Я только что вернулся из Люксембурга, подошёл к витрине книжного магазина и увидел книги Достоевского, Толстого, Тургенева. Их никто не запрещал.
– Однако российское кино на международных фестивалях фактически отсутствует.
– Европейские кинофестивали весьма политизированы, для них важно занять позицию в этой войне. И если фестивали приняли решение не приглашать в этом году российских кинематографистов, их можно понять. Но делать на этом основании вывод, что российское кино и в дальнейшем будет отсутствовать на международных фестивалях – преждевременно. Надеюсь, что оно будет представлено, как свободное, прекрасное и независимое искусство.
– Россия не будет в этом году выдвигать фильм на премию «Оскар». Как вы относитесь к этому решению?
– Не совсем понятно с каким фильмом можно было выдвигаться в этом году. Это политический жест Никиты Михалкова в адрес «Оскара». Но я не заметил, чтобы Михалков или его брат Андрей Кончаловский выходили из киноакадемии «Оскар». Вероятно, это был бы более яркий поступок.
– Недавно театры Москвы подверглись чистке. Своих мест лишились художественные руководители: Римас Туминас (Театра Вахтангова), Иосиф Райхельгауз (Школа современной пьесы), Виктор Рыжаков (Современник), Денис Азаров (Театр Виктюка). Уехал в США режиссёр Дмитрий Крымов. Как это можно прокомментировать?
– Многие из тех, кто не смог смолчать или занять позицию, совпадающую с позицией властей в период этой войны, были уволены или покинули Россию. Культурная жизнь сейчас фактически разгромлена на фоне драконовской цензуры; более того, любой человек в России, особенно обладающий общественным весом и выступающий против войны, может оказаться в тюрьме. Насколько решение эмигрировать было добровольным или вынужденным, нужно спросить у тех, кто уехал из страны. Слава тем смельчакам, которые отважились высказать своё мнение.
– Сейчас в российском кинематографе происходит своеобразное импортозамещение: на смену голливудскому кино приходит отечественное. Как отнесутся к этому зрители, что вы можете сказать о будущем российского кинопроката?
– Зрители уже реагируют полной апатией, в кино мало кто ходит. Прокат находиться в депрессии, многие кинотеатры, возможно, вскоре закроются. Репертуар значительно сократился, американские фильмы практически исчезли. Что будет дальше, неизвестно. Многое зависит от того, как сложатся обстоятельства на фронте. Дальнейшие заявления руководства РФ о возможных ядерных ударах отрицательно влияют на настроение людей, их психическое состояние. Многим сейчас не до кино.
– Если сравнивать советское и российское кино, какому из них вы отдаёте предпочтение?
– Российское кино мне ближе, я родился в 1976 году, и большая часть моей жизни прошла, когда СССР уже рухнул. Моё знание советского кино не является глубоким, я никогда не претендую на это. Однако у меня есть свои фавориты. Я воспитан на фильмах Тарковского, Киры Муратовой, Алексея Германа. Но я не пересматриваю советские комедии или мелодрамы. А многие культовые советские фильмы помню только по названиям. Они моему уму и сердцу ничего не говорят.
– Вы взяли много интервью у известных актёров и режиссёров, не назовёте ли особенно запоминающиеся? Какое впечатление произвёл на вас Ларс фон Триер?
– Ларс – один из самых интересных собеседников в моей профессиональной жизни. Он необычайно талантлив, и вместе с тем человек чуткий, неравнодушный, никогда не отвечающий формально ни на один вопрос. Когда встречаешься с американцами, у них всегда есть заготовленные темы, которые облегчают им жизнь, но делают разговор менее увлекательным. Хотя многие знаменитые представители американского кино весьма интересны. Например, Стивен Спилберг (Steven Spielberg) – чудесный, обаятельный человек и умный, и свойский, но время общения с персонами столь высокого уровня весьма ограничено: 20−30 минут. А с Триером мне довелось общаться часами.
– Говорят, что у хорошего режиссёра даже слабый актёр сыграет неплохо и наоборот. Это действительно так?
– Несомненно. Плохой актёр похож на остановившиеся часы, которые дважды в сутки показывают правильное время. Если режиссёр в таком актёре сможет отыскать какие-то сильные стороны и подчеркнуть их, то блеснуть своими способностями может даже посредственный актёр и наоборот. Бывают случаи, когда средний фильм становится значимым благодаря чей-то блестящей актёрской работе.
– Вы много лет работали на радио и ТВ, какие программы с вашим участием считаете наиболее удачными?
– Я никогда не любил телевидение, хотя в «Вечернем Урганте» задержался надолго. Я человек неформатный и, видимо, это им импонировало. Приходил, заранее не готовясь, и даже не говорил о каком фильме буду рассказывать. Многие думают, что на ТВ всё заранее заготовлено и написано, но в моём случае это не так. Я всегда приходил в своей собственной одежде и никогда не отчитывался по этому поводу. Помню, одна моя подруга посоветовала поменять мне ботинки, так как на подошве была дыра. Как выяснилось я этого не заметил, спокойно сидел закинув ногу за ногу. Но в это время я ощутил удовлетворение, а не стыд.
Что касается радио, я осуществил на «Маяке» большой проект: «100 лучших фильмов всех времён и народов». Его до сих пор многие слушают и вспоминают. Не все программы были удачны, но сам масштаб проекта достоин внимания. (В интернете можно найти архив этой радиопередачи. – «РГ/РБ».)
– В одном из интервью вы говорили, что читаете сразу до 10 книг. Теперь этой привычке не изменили?
– Я удивлён, когда люди делают иначе. В поездку взял несколько книг. Сейчас сам пишу книгу об иранском кинематографе, поэтому читаю сборник интервью одного их ведущих иранских режиссёров Джафара Панахи (Jafar Panahi) и ещё 2 иранских романа онлайн. А также детектив Роберта Гелбрейта (Robert Galbraith) – псевдоним Джоан Роулинг (Joanne Rowling), там 1000 страниц, поэтому продвигаюсь медленно. В Риге меня ждёт огромный роман «В сторону рая» американской писательницы Ханьи Янагихары (Hanya Yanagihara). Без книг своей жизни не мыслю.
– Над каким литературным произведением или фильмом вы хохотали до слёз?
– Пожалуй, «Трое в лодке, не считая собаки» и «Похождения бравого солдата Швейка». Из фильмов это «Бриллиантовая рука» и антивоенная картина Эрнста Любича (Ernst Lubitsch) «Быть или не быть».
– А над каким фильмом вы плакали?
– Из последних – «Тори и Локита», драма бельгийских режиссёров братьев Дарденн, (Jean-Pierre Dardenne, Luc Dardenne). Фильм об эмигрантах из Африки, живущих в Бельгии. Поскольку я сейчас сам эмигрант, это история на меня сильно подействовала.
– Вы видели документальный фильм «Киевский процесс», живущего в Германии украинского режиссёра Сергея Лозницы, как оцениваете его?
– Да, его показали на Венецианском кинофестивале, но в прокат он ещё не вышел. Не все знают, что в 1946 году в Киеве проходил «Киевский Нюрнберг» – один из первых послевоенных судов над нацистами. 12 человек повесили на нынешнем Майдане Незалежности. Фильм сильный, напоминающий, что военные преступления не остаются безнаказанными и возмездие рано или поздно настигнет преступников.
– Верите ли вы в светлое будущее России, в то, что она превратится в миролюбивое, свободное, демократическое и уважаемое в мире государство?
– Уверен, что так произойдёт, но кто из нас до этого доживёт – большой вопрос!
Александр Островский
Редакция благодарит Марину Волчек за содействие в организации интервью
